К пяти часам вечера лондонский паб, где назначено интервью, переполнен любителями заложить за воротник, но Ченнинга Татума все равно замечаешь сразу. И не только потому, что на сегодняшний день он один из самых успешных молодых голливудских актеров: этого двухметрового красавца с фигурой рестлера в принципе невозможно не заметить.

Татум скромно устроился у окна вместе со своим голубоглазым питбулем по кличке Лулу. На бойцовской псине розовый ошей­ник со стразами, и этот контраст весьма в духе ее хозяина. Сам Ченнинг — качок, но в его глазах есть какая-то подкупающая честность и открытость. У него редкий типаж: этакий нежный гигант с тонкой поэтической душой.

На актере джинсы, вязаная шапка и черная футболка, свой свитер он любовно расстелил для Лулу как подстилку. Ченнинг заказывает пиво. Пьет он как настоящий мужик: пинту в два-три глотка, а потом громко грохает стаканом об стол. Закусывает гамбургером – без булки: в Лондоне он снимается в новом фильме знаменитых братьев Вачовски (тех самых, которые придумали культовую «Матрицу») и надо быть в форме.

Хотя волнения явно напрасны, ведь он в форме с малых лет: уже в десять стал капитаном школьной команды по регби и три раза в неделю занимался кунг-фу.

«Каждый день я как заведенный наматывал километры по ярко-зеленому футбольному полю, а саундтреком служила отбор­ная брань тренера, — вспоминает Ченнинг детство, проведен­ное в маленьком городке Тампа во Флориде. — Вообще-то отец меч­тал, что я буду хорошо учиться, получу образование и стану, скажем, юристом. Но у меня синдром дефицита внимания, да еще и дислексия. Например, чтобы прочитать сценарий, мне нужно в пять раз больше времени, чем другим актерам. Это до сих пор многим кажется странным, а тогда меня и вовсе записали в идиоты и даже отправили в класс к детям-аутистам и с синдромом Дауна. Там нас постоянно пичкали таблетками. После них я вроде быстрее соображал, но они превращали меня в зомби. Дексед­рин, аддералл — это же наркотики, от них сносит крышу. Какое-то время они хорошо действовали, а потом начались побочные эффекты: у меня были ужасные приступы депрессии и отходняки, как после самой настоящей дозы. Неко­торые подростки после таких препаратов кончают жизнь само­убийством. К счастью, я в какой-то момент просто перестал их принимать».

Вскоре Ченнинг нашел еще один способ накачать мышцы — список его спортивных хобби пополнился брейк-дансом.

«Как я научился танцевать? Да это было единственное раз­влечение в нашем захолустье. Лет с пятнадцати я каждую ночь тайком сбегал из дома: дождусь, пока из гостиной раздастся характерный мерный звук — отец храпел на диване так, что стек­ла дрожали, — и можно выдвигаться. Поначалу мы с приятелями просто пили пиво на пляже, а потом начали зависать в ночных клубах. Все самые красивые девчонки часами дрыгались на танц­поле, а я был обычным застенчивым парнем и боялся даже взглянуть на них. В какой-то момент мне это надоело, я разучил несколько движений и ринулся к девчуш­кам», — рассказывает Татум, ставший настоящей грозой особ женского пола до шест­надцати и старше.

В один непрекрасный для них день Ченнинг покинул подруг: получив стипендию в спортивной школе в Западной Виргинии, он уехал из Тампы навстречу большому спортивному будущему. Однако после первого же семестра вернулся: «Я по­просту испу­гался новой взрослой жизни, психанул, провалил экзамены, поджал хвост и появился на пороге отчего дома, как побитая собачонка!»

К славе Ченнинг тогда не стремился: его вполне устроил бы непримечательный удел одного из тех парней, о которых втайне от мужей мечтают отчаянно скучающие американские домохозяйки, — красивого молодого сантехника, ладно сложенного маляра или горячего кровельщика, например. «Когда я вернулся, то поня­тия не имел, чем буду заниматься, — вспоминает Татум. — Работал на стройке, в магазине и даже в ветклинике, а ночами напивался в стельку и отрывался на танцполе. Я просто ухнул в кроличью нору. Хорошо хоть ничего венерического не подхватил».

Однажды он услышал по радио объявление, которое повернуло его жизнь на сто восемьдесят градусов: «Они приглашали танцоров. Тем, кто пройдет пробы, обещали прямо-таки баснословные деньги. Через пару дней мы c приятелем и кучкой других фактур­ных пацанов уже стояли у входа в стрип-клуб Joy. Менеджер заведения вручил нам стринги, масло и гель для волос, а потом вытолкнул нас на сцену на потеху улюлюкающей толпе возбужденных женщин: «Дамы, это наши новенькие, мы тут думаем взять их в команду. Как они вам?» Мне в тот момент показалось, что я участвую в каком-то обряде жертвоприношения, но когда заиграла музыка, я начал танцевать. Как сейчас помню: это был хит Ашера You Make Me Wanna».

С тех пор Татума хотели очень многие: в Joy его ждал головокружительный успех — клиентки приходили в клуб, чтобы посмотреть именно на него. Примерно тогда Ченнинг понял, что карьеры симпатичного сантехника ему мало и даже на славу самого популярного танцора гоу-гоу во Флориде он не согласен: «Однажды меня как прорвало. Я ведь танцевал стриптиз не только ради денег. Девочки, веселье до рассвета — это все, что нужно парню в восемнадцать лет. И мне это нравилось. Но я вдруг представил себя лет через пять-десять — потасканным, потрепанным, в стрингах, за резинку которых засунуты мятые банкноты, и решил: надо валить отсюда».

Ченнинг собрал сумку и наобум отправился в солнечный Майами: «Понятия не имею, почему я выбрал этот город. Все, что я умел, — это танцевать и тусоваться. Но был уверен, что найду работу в каком-нибудь бизнесе и сделаю карьеру именно там».

Желающих помочь красивому парню устроиться в томном Майами было хоть отбавляй: в первый же день на улице к нему подошел мужчина и спросил, есть ли у него «представитель» — негоже молодому человеку с такой внешностью зря пропадать. Сейчас контракт подпишем, все документы наготове, лежат в пентхаусе неподалеку, здесь за углом...

«Конечно, он попросту хотел со мной переспать», — пожимает широченными плечами Татум. Но все, что наговорил незнакомец, дало определенную пищу для размышлений, так что через пару дней он пришел в одно модельное агентство и практически с порога заявил: «А вот и я. Кому такая красота достанется?». Его приняли, и вскоре бывший стриптизер уже позировал для самых разных рекламных кампаний, включая Abercrombie&Fitch, Nau­tica, Americal Eagle, Dolce&Gabbana и Emporio Armani. А для Gap его снимал скандально известный фотограф Брюс Вебер, на фотографиях которого даже холодные памятники получаются неприлично горячими. «Свой первый автограф я дал аккурат под билбордом Gap со своим изображением. С таким портфолио можно было смело ехать покорять Нью-Йорк», — уверяет Татум, вспоминая о том, как в двадцать два года очутился в суматошном Большом Яблоке.

Когда он объявил отцу, что хочет стать а­ктером — «ведь сниматься в кино гораздо круче, чем просто фотографироваться», — тот перебрал в памяти любимые киноленты и дал отпрыску наказ: «Ни­когда не моргай, сынок. Пол Ньюман никогда не моргает».